Увесистая папка с глухим стуком падает на стол. Он касается шершавого картона кончиками пальцев, ведет от края к середине и опирается на ладонь, прижимая стопку бумаг к деревянной поверхности. В две тысячи девятнадцатом, думается Клайду, давно пора было перейти на полностью электронное оформление любых документов, но в этой бюрократической возне все же есть некий приятный элемент. Никто не нервничает при виде планшета, тогда как подшитое личное дело толщиной в большой палец вызывает совсем другие эмоции. Наглядно демонстрирует: смотри, сколько дерьма мы на тебя раскопали.

Глаза у ДиАнджело становятся похожими на чайные блюдца. Огромные, круглые и совершенно бессмысленные. Клайд молча садится, по привычке наклонив голову, точно внимательная хищная птица.
По статистике, на одного неподготовленного человека уходит не больше семи-восьми минут, и половину от этого времени он не делает вообще ничего: только присутствует поблизости, с легким шелестом переворачивая страницы. Неловкое напряжение нарастает уже в первые секунды — люди, как ни странно, не переносят молчание, а подчеркнутое игнорирование и вовсе взрывает им мозг. Играть в гляделки несоизмеримо проще, чем пытаться найти себе место, ощущая полнейшее отсутствие внимания.
Никто не хочет быть призраком, который, как в фильмах, надрывает глотку, стоя прямо напротив ничего не подозревающих соседей. Клайд этим пользуется, пока скользит взглядом по ровным строчкам досье.

Полчаса спустя ДиАнджело выметается из кабинета с такой скоростью, словно за ним мчится цепная псина; что-то скомканно всхлипывает на прощание и хлопает дверью в явной надежде не встречаться с Клайдом весь ближайший месяц. Тот лишь неприязненно усмехается — представляет, каким смелым этот ублюдок был до того, как его повязали.
Может, и в тюрьме еще пытался задирать нос, кичась сомнительными связями и тем, что его обязательно выпустят по УДО, и вот тогда жизнь снова превратится в сказку. В чем-то он, конечно, оказался прав.
Но далеко не во всем.

В шестом часу он плавно тормозит у двухэтажного таунхауса на полтон-роуд. Как всегда, поглядывает на непрезентабельный серый дом с легкой неприязнью: Гретхен для счастья хватает осознания, что это ее собственное, купленное на свои деньги жилье — Клайд таким же восторженным оптимизмом похвастать не может, но честно старается пореже называть крошечную «one-bedroom» квартиру, обставленную мебелью из ближайшей IKEA, клоповником. С переменным успехом у него это даже получается.

Замок слегка заедает. Он досадливо морщится, вспоминая, что обещал разобраться с этим еще на прошлой неделе — или на позапрошлой? Неважно. Стекло тихо звякает о стойку; Клайд открывает бутылку и вытаскивает из крошечного холодильника лед. Кидает несколько кубиков в стакан, щедро плещет джин и доверху разбавляет тоником.
Сегодня ему не хочется возвращаться к себе и коротать вечер за бездумным просмотром телепередач. Клайд вспоминает про небольшую коробку с продуктами — «закажи все необходимое вместе с рецептом и готовь сам», — методично подготавливает разделочные доски, вытаскивает из посудомоечной машины ножи и сразу ставит на плиту кастрюлю со сковородкой.

Через двадцать минут на соседнем столе вырастает горка пленочных упаковок, мелких обрезков и пищевого мусора, а бутылка джина пустеет наполовину. Он коленом нажимает на дверцу с доводчиком и тянется было скинуть в мусорное ведро луковую шелуху, но почему-то замирает. Помедлив, вытаскивает фиолетовую картонку с яркими большими буквами «first responce».
Результат уже через сорок пять секунд, гласит упаковка.

Грета возвращается домой в восемь; с порога недовольно морщит нос и обеспокоенно хмурится — явно собирается напомнить, сколько раз просила не курить в квартире, пока не провоняли диваны и занавески. Клайд механическими движениями переворачивает рыбное филе, не дожидаясь, пока оно покроется корочкой хоть с одной стороны. Пустая бутылка бифитера валяется неподалеку.

— Как прошел день? — тусклым голосом спрашивает он.

Она не входит в число людей, на которых легко злиться, и которые все делают будто назло, хрен пойми как, лишь бы специально задеть. У Клайда хватает коллег — в том числе уже бывших, — на которых его терпения не хватает от слова «совсем»: через полчаса хочется то ли взвыть, то ли задушить источник беспокойства, раз уж не получается заставить вести себя нормально.
На самом деле, их у Клайда столько, что впору задуматься, но на Гретхен это все равно не распространяется и даже наоборот.

Когда она рядом, становится на порядок проще и спокойнее. Даже в моменты вроде этого — он, наконец-то, замечает, что вот-вот испортит рыбу, и откладывает в сторону силиконовую лопатку. Стирает хлопья пепла с рабочей поверхности.
Ловит себя на дурацком желании просто замереть, ощущая ее прикосновения; растянуть момент и как можно дольше оставаться в неопределенном «сейчас», где есть только Гретхен, ее теплый голос и узкие ладони, удобно устроившиеся на его ребрах. Потом взгляд вновь падает на столешницу, и Клайд в самом деле застывает, стиснув челюсти.

Гретхен ему лжет. Не всегда напрямую, но он достаточно наблюдателен, чтобы подмечать, когда она недоговаривает, переводит тему или пытается его заболтать, отвечая и не отвечая одновременно. С кем-нибудь другим ее маленькие уловки, может, и сработали бы, но Клайду, привыкшему допрашивать людей в самых разных агрегатных состояниях, они кажутся совсем уж очевидными. Он привыкает закрывать глаза на ее таинственных друзей по переписке. Не спрашивает, где она задерживается после работы. Номинально даже соглашается предупреждать, когда приезжает — личное пространство, конечно, разумеется, — и усилием воли сдерживается, чтобы не просить старых приятелей о крошечном одолжении.
Было бы желание, а при наличии смартфона все ее перемещения можно установить с точностью до нескольких минут и сотни ярдов. У Клайда желания — хоть отбавляй, но он слишком хорошо понимает: некоторые вещи на самом деле лучше не знать. Он и без того почти жалеет, что пригляделся к мусорной корзине.

Кто бы мог подумать, что один небольшой кусок картона может вызвать столько проблем.

— Больше ничего не расскажешь? — она или снова прикидывается, или правда не заметила. Клайд медленно, словно это требует существенных физических усилий, ведет левой рукой в сторону. Чуть поворачивает голову, глядя не столько на Грету, сколько куда-то в ее сторону, и стучит пальцами по слегка помятой упаковке.

Самое простое объяснение — обычная легкая паранойя и рутинная проверка, но его все равно кое-что смущает.
(будь результат отрицательным, грета наверняка выкинула бы и сам тест тоже)

Крошечная капля раскалившегося масла попадает ему на предплечье. Клайд чуть заметно вздрагивает и выключает варочную поверхность; уже догадывается, что лучше сделать это сейчас, чем потом вместе с Гретхен разглядывать оставшиеся от рыбы почерневшие кусочки. Пахнет, на самом деле, неплохо — даже через рассеивающийся дым от крепких american spirit. Он с сожалением представляет, как мог бы выглядеть их ужин при любых других обстоятельствах.

В ее глазах плещется какое-то выражение, которое он не берется разгадывать — но совершенно точно не восторг. Клайд не любит гадать по взгляду; больше доверяет мимике, практически бесконтрольным жестам и интонациям, которые пока что лишь подтверждают очевидное: Грете не по себе, и к этому разговору она не готовилась. По крайней мере, не сегодня.
А может быть, вообще не планировала его заводить.

— Действительно, к чему, — эхом шелестит подчеркнуто-сухой, безжизненный голос. Клайда не хватает ни на ядовитый сарказм, ни на иронию: он просто повторяет за Гретхен и пытается разобраться хотя бы с собственными ощущениями.
В жирном запутанном клубке, наполовину состоящем из проекций, нет ни одной сколько-нибудь положительной эмоции. Он прокручивает эту мысль еще раз и еще раз — Грета, скорее всего, беременна, — и вместо воображаемых праздничных конфетти видит экран с ошибкой.

Тельце Роми не успело сколько-нибудь распухнуть от воды к тому моменту, когда Марта проснулась и стала визжать — жалобно, на одной ноте, делая короткие паузы на вдох. Клайд помнит, как она ее трясла: истерично дергала вверх-вниз, точно пыталась взболтать. Уже потом, когда приехала полиция, кто-то догадался, что ему совсем не стоит на это смотреть, но к тому моменту стыдливо прикрывать Роми полотенцем было уже, в общем-то, поздно.
Он пытается вспомнить, чем для матери закончился суд, а вместо этого вспоминает другого младенца — истощенный комочек в грязных простынях, при виде которого ему самому хотелось орать погромче Марты.

Что-то подсказывает Клайду, что Гретхен едва ли согласится родить и пожить вместе с ребенком где-нибудь подальше хотя бы лет пять. Ему и без того не нравится ее энтузиазм, вдвойне странный с учетом всех их разговоров на похожие темы. Тогда Грета без всяких проблем соглашалась с его категорическим нежеланием обзаводиться детьми. Теперь — рассуждает о «не стопроцентной гарантии» так, словно искренне надеется, что врач подтвердит результаты теста.

У Клайда есть подозрения и на этот счет. Совсем нехорошие подозрения.

— Что?.. — почти что давится воздухом, ошарашенный тем, как быстро Гретхен переходит в наступление. Вместо того, чтобы по-человечески объясниться, ловко смещает фокус вместе с виной: всего одна фраза, и вот уже она — несчастная жертва обстоятельств, а Клайд — патологически ревнивый урод. Из тех, которые избивают жен за улыбку продавцу в супермаркете.
Отлично. Просто замечательно.

— Я теперь, вероятно, должен извиниться за то, что умею читать? Или за то, что моя девушка не считает нужным сообщать мне о том, что... — произнести это вслух оказывается сложнее, чем кажется. Он лишь нервно дергает плечом.
— Подождала бы еще пять месяцев. Чтобы наверняка.

Клайд вдруг понимает, что Гретхен вполне могла бы именно так и поступить.
Идеальный расклад: случайный залет, внушительный срок, отсутствие медицинских показаний к позднему аборту — и пожалуйста, можно выбирать цвет обоев для детской.

— Ты вообще собиралась мне сказать, Грета? Честно, собиралась? — тихо уточняет Клайд.

В какой-то момент он вдруг ясно видит себя со стороны и хмурится, сбитый с толку: стройная логическая цепочка звенит, трещит по сварочным швам и рассыпается кольцами. Гретхен пересказывает его опасения, и те звучат настолько нелепо и смешно, словно текст на рандоме выдала какая-то не самая удачная нейросеть.
Грета лучше прочих понимает, что нежелание Клайда заводить детей не имеет ничего общего с капризами, ленью или недостатком ответственности, в том числе материальной. И они оба знают, что манипуляции из разряда «принесу домой котенка, и похер, что мама запретила» приведут только к тому, что на улицу последовательно выпиздят и котенка, и его не в меру социально активного хозяина. Ни при каком раскладе он не может представить себе Гретхен, проникшуюся идеей священного материнства в гордом одиночестве.
Пьяный придурок, привыкший всюду видеть теории заговора — не самое лестное определение, которое можно себе дать, но Клайд не особо мелочится; вздохнув, трет переносицу и несколько секунд с силой ее сжимает.
(перезагрузка через три, два, один...)

— Извини, — почти шепчет, растерянно осознавая, что только что чуть не спровоцировал скандал на пустом месте.
Видит бог, не впервые.

У Греты — обеспокоенное лицо и слегка потерявшая форму укладка; он наматывает выбившуюся прядь на палец и тянет на себя, пока Гретхен не делает еще полшага вперед. Когда они соприкасаются лбами, Клайд прикрывает глаза и несколько секунд просто стоит, прислушиваясь к ее дыханию. Думает, что вторая половина бутылки была лишней. Потом понимает, что и первую-то в себя опрокидывать не стоило.

— Это все ты виновата, встречаешься с имбецилом, — он коротко усмехается и целует ее в шею, чуть прикусывая кожу; кончиками пальцев обрисовывает ключицы и с нажимом ведет вверх по плечу. Оставляет руку на затылке, сгребая темные блестящие волосы в горсть. Гретхен пользуется одним и тем же смягчающим блеском для губ, и теперь вишня причудливо смешивается с послевкусием от джина.

Она упирается обеими ладонями ему в грудь, на что Клайд практически не реагирует — только свободной рукой тянет Грету ближе, почти впечатывая в себя. Качнувшись вперед, вжимает ее поясницей в столешницу; не реагирует на скорее недовольный стон — просто не воспринимает, как и тот факт, что от него наверняка кошмарно пасет алкоголем.
Да и полпачки выкуренных подряд сигарет еще никому не добавляли очков привлекательности. Наверное. Он подумает об этом позже — конкретно сейчас Клайда больше интересует трикотажная юбка Греты, чем ее мнение.

Отредактировано hello, kitty (2019-08-15 04:59:48)

Популярный научный анекдот про лягушку в кипятке гласит, что если поместить ее в медленно нагревающуюся воду, она рано или поздно сварится заживо вместо того, чтобы выпрыгнуть. Предположение идиотское, метафора человеческих отношений — отличная; никто ведь не оказывается в кипятке по собственной воле, все кардинальные перемены на самом деле происходят незаметно и медленно.
(лягушка-лягушка, ну какая же ты дура)

Нет фиксированной точки отсчета; оглядываясь назад, он не может понять, где все начало меняться в худшую сторону. Объяснения всегда одинаковые: им давно не по восемнадцать, чтобы проводить друг с другом время двадцать четыре на семь; что-то там про личное пространство; стандартные фразы про съедающую свободные часы работу; ах да, эмоциональное напряжение. Клайд чуть отстраняется, чувствуя, как Гретхен сжимает его руку. Прищурившись, вглядывается в ее лицо и даже улыбается в ответ — ну конечно, не здесь. Кто вообще в здравом уме станет трахаться на кухне, вы еще на балконе поебитесь.

Вспоминает ее сдавленный смех в примерочной — окей, недовольные лица продавщиц-консультанток по итогу были самой интересной частью, — и как они сорвались на уик-энд в Лондон, потому что Грета наткнулась на чей-то пост о торопливом сексе в самолете, и ему стало натурально плохо после «ну не высадят же они нас».
(забегая вперед, и правда не высадили)

Разумеется — и Клайд себе об этом периодически напоминает, — это все глупости.
Нормальным парам не нужно доказывать свою сексуальность в общественных местах, или скупая половину ассортимента ближайшего эротик-бутика, или просто, ну, занимаясь этим чаще раза в две недели. Совершенно нормально хотеть проводить время по отдельности, не лезть лишний раз с прикосновениями или ограничиваться парой поцелуев, потому что сериал намного интереснее, а утром рано вставать. Грета ведь говорит, что любит его, разве этого не достаточно?..

— Конечно, — его улыбка становится странной и как будто натянутой; совсем не отражается в бесцветных глазах. Клайд аккуратно обхватывает ее запястье и подносит к губам, касаясь тонкой, расчерченной синеватым жилками, кожи. В сумке Греты еле слышно, но все-таки различимо вибрирует телефон.

— Ответишь?
Гретхен совсем чуть-чуть бледнеет — перемену легко можно списать на освещение — и напоминает, что они собирались продолжить в спальне.
Кому нужны эти дурацкие телефоны с их назойливыми вечерними звонками.

— Я думаю, ты должна ответить, — цедит Клайд, сжимая пальцы чуть сильнее.
И еще чуть-чуть.
Пока они не белеют от напряжения.

Какое-то время на его губах еще блуждает рассеянная улыбка — театр одной актрисы до того наивен, что это не может не вызывать умиление. Гретхен старается не светить экраном, но ему хватает доли секунды, чтобы заметить имя: ну разумеется, Бенджамин. Славный коллега, которого Клайд ни разу не видел, пока еще сам числился в полицейском участке. Новенький, наверное: поэтому и названивает ей после окончания смены, а то и по выходным.

— У тебя в последнее время полно работы, — соглашается, игнорируя ее трепыхания; ласково гладит по волосам, подмечая и то, как она вздрагивает, и испуганный взгляд.
— Ох уж этот ненормированный график, сплошные переработки, — продолжает Клайд, прокручивая в памяти все те разы, когда Гретхен срочно нужно было задержаться, или провести всю субботу в коворкинге, или подготовиться к какому-нибудь особенно сложному заседанию. Все ее «не сегодня» и «давай попозже». Привычку выходить из дома, когда звонит телефон, которой не было еще полгода назад. И как он проснулся посреди ночи, а потом еще полчаса пялился в потолок, слушая, как она смешливо фыркает, что-то активно печатая.
Клайд готов поспорить, что знает имя адресата.

— Неудивительно, что Бенджамин нервничает, если ты не отвечаешь дольше десяти минут, — понимающе кивает он и без всякого удивления смотрит на вновь подсвеченный дисплей.
— Он у тебя вообще слегка беспокойный, да?

Прежде, чем она успевает отреагировать, Клайд сгребает смартфон со стойки и чуть подается назад: короткие ногти лишь слегка царапают кожу, когда Гретхен пытается его отобрать. Секунду спустя она забывает о входящем вызове; впивается в его предплечье и вскрикивает, ударившись о столешницу затылком. Разделочная доска падает на пол, сумка и стакан с остатками джина отправляются следом. Нож и миску из-под соуса Грета тоже нечаянно смахивает в сторону.

Он неторопливо склоняется к ее лицу, надавливая ладонью на горло — Гретхен перестает хрипеть и беззвучно, как рыбка, открывает рот.
— Будь так любезна, помолчи, — просит Клайд и ослабляет хватку ровно настолько, чтобы она могла дышать. Потом проводит пальцем по нижней части экрана и выбирает громкую связь.

— Грета? Грета, все точно в порядке, он ничего с тобой не сделал? Если хочешь, чтобы я вызвал полицию, просто скажи «да», ладно? Или я могу... — звенит напряженный голос из динамика. Клайд еще секунду-другую слушает сбивчивые обещания «приехать и забрать» и ободряюще кивает, глядя на Гретхен: вот теперь можешь отвечать, милая.

Он и правда не ожидает: боль не самая сильная, но на секунду-другую дыхание все-таки перебивает, и этого Гретхен хватает, чтобы вырваться. Клайд, впрочем, особо не держит — теперь, когда все уже сказано, услышано и осмыслено, в этом нет большого смысла, — неторопливо разгибается и пододвигает ближе чудом уцелевший стакан, до поры служивший ему пепельницей. Нашаривает пачку сигарет.
Захлебывающийся чужим голосом динамик, наконец, смолкает: нетрудно представить, как Бенджамин путается в джинсах, судорожно воюет с ремнем и вылетает из дома, позабыв завязать шнурки кроссовок. Клайд понятия не имеет, где тот живет; навскидку оценивает оставшееся время минут в десять-пятнадцать.

— Будет неловко, если он убьется на первом же светофоре, — говорит, будто вовсе не замечает реакцию Гретхен, ее трясущиеся губы и затравленный взгляд. Запоздало смотрит на исцарапанную руку; стирает проступившие капли лежащей на краю раковины салфеткой. От щелчка зажигалки Грета чуть не подпрыгивает, по-прежнему глядя на него так, словно вокруг происходит как минимум техасская резня бензопилой. Клайд поднимает на нее задумчивый взгляд и затягивается, чувствуя, что в горле становится неприятно сухо.
Жаль, джин кончился.

«Ты все неправильно понял».
Он смотрит на Гретхен как на не очень интересный музейный экспонат: отчасти с любопытством, отчасти со скукой, и как будто в поисках таблички со справочной информацией. Не меняется в лице, хотя злость никуда окончательно не уходит и сворачивается глубоко внутри вместе с отголосками боли.
Грета, Грета, Грета.
Теперь у Клайда не возникает вопросов, почему она не сообщила ему о своей беременности. Но возникают другие, и впервые за все время он чувствует что-то похожее на обиду: что мешало ей просто уйти? Вместо того, чтобы лгать, выставлять его идиотом и выдумывать тридцать три объяснения на каждый день.

— Думаю, мы скоро это выясним, так или иначе, — наконец, отвечает он. Стряхивает пепел в чашку, по-прежнему уставившись на Гретхен немигающим взглядом.
Она похожа на кролика, который никак не определится, куда бежать: к входной двери, прочь из квартиры, или в спальню, чтобы поскорее спрятаться под одеяло с головой.

Все происходящее отдает легким цирковым флером, хотя Клайд, как ни старается, не может припомнить, чтобы соглашался на роль главного клоуна. На мгновение на его лице отражается самое настоящее недоверие: это все точно происходит всерьез, без попкорна и сладкой ваты, или что там принято жрать, когда наблюдаешь за представлением? Поблизости только сковорода с остывающим глазированным лососем; к тому же, ему всегда казалось, что для шоу необходимы зрители.

«Что выясним?», спрашивает Гретхен. Он чувствует себя почти растерянным: после всего, что уже было сказано и услышано, она продолжает ломать комедию. Вместо того, чтобы признать, наконец, очевидное — да, милый, я трахаюсь на стороне как минимум с осени, ура! — пялится на него, как бессмысленная аквариумная рыбка.
Бульк.
(трепыхается практически так же, словно из привычного круглого аквариума кто-то выкинул ее на ковер)

— Нет, — отвечает, со свистом втянув воздух носом. Неторопливо и медленно выдыхает, глядя на вконец запутавшуюся Грету: о господи, что происходит, что с моими жабрами, и откуда эти ворсинки. Продолжать сравнения можно до бесконечности, ну или — ближайшие десять минут, если только Бенджи не заедет по дороге за пиццей.

— Не делай глупостей, Грета, — почти дружелюбный совет из самых лучших побуждений; до двери несколько шагов, но она едва ли успеет преодолеть хотя бы один лестничный пролет из двух — даже если не станет тратить время на то, чтобы обуться, и просто подхватит туфли. Клайд это отлично понимает, и она, наверняка, понимает не хуже: если только совсем не поехала крышей на почве новой влюбленности.

(«о, клайд, я так тебя люблю» — произносить с любой интонацией на выбор; смысла вкладывать столько же, сколько в «большую картошку, бикмак и колу, пожалуйста»)

— Я хочу познакомиться, — он легко пожимает плечами, подбирая с пола посуду.
Совершенно нормальное желание: посмотреть, ради кого она все это время трахала ему мозги, разве нет? Клайд возвращает Грете цепкий взгляд и качает головой; с ощутимым нажимом говорит:
— Сядь.
И жестом указывает, куда именно.

Все это далеко уходит от его представлений о цивилизованном расставании; где-то в идеальном мире такие вещи происходят после неприятного, но мирного и серьезного разговора с расстановкой точек над нужными буквами алфавита (Клайду категорически недостает опыта, поэтому он предполагает сугубо теоретически). Без скандалов и драматичных попыток сбежать босиком в ночь.

Он напоминает себе, что в идеальном мире такого, как сейчас, в принципе не должно происходить: от надоевших партнеров уходят вежливо и сразу, без попыток усидеть на двух стульях и гаданий с ромашкой, кого же в итоге выбрать. Гретхен впервые кажется ему по-настоящему чужим человеком, и к этому человеку Клайд сейчас испытывает только отвращение.
А еще, как ни крути, обиду, которая мешает просто позволить ей слинять и жить дальше как ни в чем не бывало. В восприятии образовывается болезненный перекос: уж если Грета столько времени водила его за нос и даже теперь лжет, глядя в глаза, то с какого хрена он вообще должен стараться облегчить ей задачу.

Клайд хочет, чтобы Гретхен было страшно, неприятно и больно.
Хочет, чтобы она ревела, скрючившись в углу, а потом еще долго приходила в себя — не без помощи специалистов.
Хочет, чтобы ей просто-напросто было хреново, даже в компании ебучего Бенджи, двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю, с краткими перерывами на беспокойный, насыщенный кошмарными видениями сон.
Представления о справедливости у него, как ни крути, довольно сомнительные.

Она теряет время: считанные мгновения, когда подхватывает туфли и верхнюю одежду, делает полный оборот ключа, тянет вниз ручку и, наконец, дергает дверь. Клайд отшвыривает доску в мойку и срывается с места — если уж Гретхен сама выбрала сделать все через жопу, то кто он такой, чтобы спорить, — не испытывая проблем ни со скоростью, ни с координацией движений: в его нынешней кондиции уже наступает плато, при котором можно пить, практически не пьянея.
(что не улучшает самооценку, зато больно бьет по кошельку)

Гретхен взвизгивает, когда он хватает ее за волосы. Потом замолкает — остается только эхо звенящей пощечины и ее ошарашенный взгляд.
Десяток ступенек она кое-как преодолевает, спотыкаясь буквально на каждой. Клайд оказывается прав: она и правда не успевает спуститься даже на один пролет, поэтому обратно в квартиру он заталкивает ее буквально через пару-тройку секунд; сразу же впечатывает в стену и почти выдыхает еле слышным шелестящим шепотом на ухо:
— Выкинешь еще что-нибудь в этом духе — и я ему шею сломаю.

Отодвинувшись, разглядывает красноватое пятно на ее щеке — всего-навсего профилактическая мера; мог бы и зубы выбить, если бы хотел, — и закрывает дверь. На этот раз на два оборота.
— Для шлюхи ты выглядишь чересчур правдоподобно оскорбленной, — меланхолично подмечает Клайд, поглядывая на часы.