it's the perfect denial
such a beautiful lie to believe in
so beautiful, beautiful that makes me...
[indent] Это был вызов. Просто рядовой вызов на заброшенный склад, которым давным давно никто не пользуется. Ну что могло пойти не так? Да примерно все! Начать хотя бы с того, что одна рыжая девчонка напрочь забыла все, чему ее учили в академии.
[indent] Сопротивляется до последнего. Хольм почти уверена в том, что ничего не случилось страшного из того, что около пяти минут она провела в здании без специальной защиты. Она бы почувствовала. Непременно бы заметила и сама бы вышла на воздух, если бы только потребовалось. "Честное слово, командир!". Ох уж эта ее натура, что протестом отвечает на любой довод. Почти на любой приказ. И как только ее, такую, выдержат в пожарной части? Сама Либерти не знает, да и пока не хочет даже думать о таком. Для нее только одна цель в данный момент существует: доказать своему командиру, что она не пострадала и может продолжать работу на объекте. Что ей не грозит внезапный обморок, страшное отравление, или даже смерть. Но достаточно даже взгляда, чтобы осознать, что эту "битву" она проиграла. Донован не допустит ее больше к этому зданию. Ни без защиты, ни с ней. Слушать просто не станет. Девчонка ругает себя за глупость, в очередной раз, а сделать ничего не может. Тем более, что еще один пожарный расчет занимает свое место ярдом с их. Разговор двух мужчин рыжая уже не слышит. От досады пинает чуть выступающий бордюр и тихо шипит. Очередной синяк обеспечен, но это даже не страшно. К такому положению вещей Либерти давно привыкла. С самых ранних лет, когда падала буквально с любой поверхности. Вот только привыкнуть, да еще и осознать, что ошибка была пустяковая, но теперь, как минимум, обернется выговором... не то что бы Либ сильно расстраивалась из-за таких вещей, но вот людей подводить не любит. А тут подвела коллег, которые сейчас оказались бы без двух человек, если бы не еще один пожарный расчет. "Его, наверное, вызвал Донован," — запоздалая и не сильно важная мысль, но сейчас это единственное, о чем девушка может думать. Будь она более впечатлительной, то витиеватые обороты командира, коими он наградил одну "мелкую проблему", довели бы до слез. Вот только это не про Либерти. Чувство досады, злости на себя, и желание помочь вот есть. Последнее так особо сильное, потому она и пытается незаметно прошмыгнуть между двух расчетов, но, куда там.
[indent] От земли ее одним рывком отрывают, вызывая только возмущенный вдох. Либ могла ожидать чего угодно, но только не самого очевидного факта: ее командир видит все. Даже то, что Либерти решила нарушить почти прямой приказ. Да что за день-то такой? — Когда ты научишься слушать и выполнять, Хольм? Жить надоело?, — сейчас Донован меньше всего похож на заботливого "папочку", которого расстроила собственная "дочь". По интонациям рыжая понимает, что достала мужчину по самую печенку. И будь его воля, он бы вышвырнул ее прямо сейчас. Не только из команды, но и со службы вовсе. Был бы прав, наверное. Вот только она лишь фырчит, пытаясь соскользнуть с плеча, на которое ее закинули. Не получилось. Кто бы сомневался. Как и тут же сбежать из полицейской машины, куда ее затолкал "заботливый" командир. Еще и рядом устроился. От удивления и немого вопроса правая бровь девушки ползет чуть вверх. — Да ты от них сбежишь, знаю я тебя, — вот и весь ответ. Все ясно. Она наказана... словно нашкодивший котенок. И сейчас Донован, вместо того, чтобы заниматься объектом, будет заниматься ею. Командир же второго расчета будет курировать и их ребят... подстава. "Это они мне еще припомнят. Черт!" Складывает руки на груди, вздыхая, — да все со мной... — Молчи уже, катастрофа.
И не поспоришь же.
[indent] Либерти даже не спрашивает, куда они направляются, стоит только машине тронуться с места. Естественно они не могут трогать расчет. Он нужен тут, а значит, сейчас Донован доставит ее на базу, выдаст ручку, и будет Хольм писать заявление. Очевидно же. Потому девчонка закрывает глаза, откидываясь на спинку сиденья. Бесполезно париться над тем, чего уже не можешь изменить. Тем более, не при посторонних же выяснять отношения. Так окончательно можно подорвать авторитет командира. Видимо, из-за этого всего девушка и не заметила, что направились они совсем в другом направлении. По другим улицам. Не менее ей знакомым, на самом деле. Осознает она, правда, это лишь в тот момент, когда дверь с ее стороны открывается, а мужчина ее вытягивает на воздух. — Я сама могу дойти! У меня ноги есть!, — да долго он еще собирается ее на руках таскать? В этот раз, правда, не на плечо закинул. Уже хоть какая-то радость. Но Либерти все равно не нравится то, что с ней бегают, словно с хрустальной. Да, она девушка. Да, таких не так много среди пожарных. Но черт возьми! Она знала, на что подписалась. Знала, куда идет. И знает, как бывает опасен огонь. Но сегодня она до него даже не добралась толком. Так ради чего ее притащили в больницу? Тем более, что сама Либерти, кажется, этими коридорами уже ходила. Причем совсем недавно.
[indent] Подозрения становятся только сильнее, когда ее оставляют в смотровой, строго запретив даже вставать с кушетки. Хольм закатывает глаза, но слушается... первые пару минут, а после начинает вынашивать план побега в сторону дома. Но ведь тогда ее точно уволят. А так, ну в самом деле. Осмотрит ее врач, скажет, что паника была напрасной, получит очередной выговор на словах и все будет как прежде. Главное, убедить врача в том, что с ней и правда все хорошо. Это же не трудно. Не трудно? Либерти только чудом удается не выругаться, да не уронить звучно об пол челюсть, когда дверь открылась, и в смотровой вновь появился Донован и "его знакомый", о котором она услышала, пока они шли по коридору. Но кто же знал, что и Либерти его знает, — добрый вечер, доктор Кокберн.
На губах девчонки отражается легкая улыбка, но кто бы знал, как же отчаянно ей хочется опустить на голову Донована что-то тяжелое. Ну почему, почему из всех врачей больницы Эдинбурга, он знаком именно с этим? Это что, карма какая-то особенная? Рыжая одергивает саму себя, продолжая улыбаться, и совершенно бодрым голосом выдает, — да не слушайте вы его! Ничего я там не надышалась. Чувствую себя лучше всех, — и это ж надо было на этих самых словах запутаться в собственных ногах? Либерти мысленно ругает саму себя, пока ее возвращают обратно на кушетку, под рычащее, — и это меня-то не слушать? Ты только это и делаешь, Хольм! Оставляю это недоразумение тебе, — дверь хлопает, четко давая понять Либерти, что теперь она точно не сбежит. Да что ж такое-то?!
everyone's looking at me
i'm running around in circles,
a quiet desperation's building higher

[indent] Ей впору писать книгу с названием "что такое не везет и как с этим...". Нет, бороться бесполезно. Либерти тот, почти клинический, случай, когда даже на ровном месте она притянет к себе неприятности. Даже если будет стоять посреди чистого поля. Вдали от любой цивилизации. Даже тогда произойдет что-то из ряда вон выходящее. Хольмы привыкли к этому. Привыкли к тому, что их младший ребенок такой. Да и саму Либ это уже мало заботит. Но сегодня, отчего-то, хочется звучно постучаться головой о стену, проклиная и дурость, и глупость. Будь на месте доктора Кокберна другой специалист, рыжая, без зазрения совести, навешала бы "лапши" и свалила из кабинета. Просто потому, что ее и правда ничего не беспокоит. Голова не кружится. Желания выплюнуть легкие не обнаружено. Никаких последствий, на ее взгляд. Но мужчине, сидящему напротив, этого не доказать. Без пары тестов так уж точно. Либерти Хольм понимает это, отчего-то, слишком отчетливо. Наверное потому, что уже дважды попадала к нему в кабинет, а не потому, что Донован поднял всех на уши. Да что, черт возьми, было такого на там заводе, что он теперь готов носиться с ней, словно с ценной вазой? И почему только раньше данным вопросом не озаботилась? Ведь сейчас времени на размышления просто не будет. Девушка едва заметно морщится, удобнее устраиваясь на стуле. Это... это надолго. По взгляду понимает. — Не собиралась я падать. Просто ходить и думать одновременно не мой конек, — последнее, конечно же, просто шутка из ее прошлого. Когда-то в школе друзья так прикалывались. На самом деле, Либерти не дура. Вредная, упрямая, самостоятельная, но все же более чем разумная. Просто порой некоторые вещи она делает "на автомате", не задумываясь о последствиях. Выходит, конечно же, и боком. Как сегодня, — и нет у меня никаких недомоганий или жалоб. Я уже говорила об этом раньше и повторю снова. Я чувствую себя прекрасно, — "если не считать того, что вы, на пару с Донованом, отчитывает меня как пятилетнего ребенка. Уже поняла, что поступила глупо!" Хольм старается не сорваться на язвительность, ведь понимает, что ей помочь хотят. Научить, для ее же блага, но как же это досадно, — и, кстати, моя фамилия произносится как Хольм, — чуть ехидно добавляет девчонка, вспомнив, как обратился к ней мужчина. Впрочем, не он первый. И явно не последний, — могу повторить это по буквам, чтобы вы занесли в карточку. И вот кто ее вечно за язык тянет? Видимо, черти из того самого омута.
[indent] Очередную порцию нравоучений приходится тоже проглотить, силясь не закатывать глаза, и не дерзить в ответ. Уна и папа все детство твердили ей о том, что к старшим надо прислушиваться. И уважать. Но дух бунтаря вечен в рыжей. Она сама, словно огонь, который не поддается контролю. — Смею вас заверить, доктор, что Донован уже отчитал меня по всем фронтам за данную ошибку. Можете не тратить на это свои силы и свое время. Уверена, что у вас есть более важные пациенты, которым точно нужна помощь. А вот в случае себя, я уверена, что все в норме. Завод давно пустует. Кроме стен там ничего нет, — сложив руки на груди, Либерти смотрит прямо на мужчину, прямо в его насыщенные голубые глаза. Почти вызов. Она действительно считает, что все зря устроили панику из случившегося. Даже если она и умудрилась надышаться углекислым газом или чем-то подобным, пары часов на свежем воздухе будет достаточно, чтобы забыть о случившемся. Но тест, все же, проходит. Ведь иного варианта, по всей видимости, ей не оставляют. Если она хочет поскорее убраться из столь неуютных стен больницы, то придется "сыграть по правилам". Ведь сбежать через окно не удастся. Даже если бы очень захотелось.
[indent] Вернувшись из странной, на взгляд самой девушки, кабинки, она садится обратно на стул, закинув, по привычке, ногу на ногу. Еще до того, как они покинули объект, Донован вытряхнул ее из формы, вынудив переодеться в ее собственную одежду: простые черные джинсы, такую же черную водолазку, с высоким горлом. Неизменными остались только высокие сапоги со шнуровкой по всей длине. Пожалуй, такой стиль самой Либерти был привычнее всего. Любим ею. Пусть платьями и юбками она тоже не брезговала. Но в свободное время. Удивленно приподнимает бровь, услышав вердикт. Кажется, сегодня вечером она будет искать в интернете все, что известно про заброшенный завод. Из-за простого углекислого газа такую панику не устраивают. Только если человек надышался настолько, что потерял сознание. Но с Либерти такого не было. "Химикаты там, что ли, хранили?!" Она уже почти готова задать этот вопрос мужчине, но все же прикусывает язычок, просто кивая почти на каждое слово. Да-да, она все поняла. Гулять, дышать воздухом, пить воду, не лезть, куда не просят. Или делать это в защите. "Блин, да сговорились они что ли с Донованом? Теперь понятно, почему они дружат. Два зануды нашли друг друга". Последнее вызывает у Хольм сначала усмешку, а потом и тихий смешок, который замаскировать или скрыть не удалось, — простите, — "хотя о чем это я? имею право и посмеяться, в свое удовольствие"; почти виновато изрекает девушка, в очередной раз подмечая то, что заметила и в прошлые два раза, оказываясь у него на приеме. Один раз, кстати, по наставлению старшего брата. Вот уж кто, даже сидя дома, печется о ней так, что хоть волком вой и сбегай на другой край планеты. И все равно ведь достанет. Так вот, еще в тот раз она для себя отметила один факт: доктор Питер Кокберн был чертовски привлекательным и харизматичным мужчиной. Кажется, этот тот самый случай, когда возраст только к лицу. Особенно это было очевидно, когда он смотрел вот так, как делает это сейчас. Определенно в ее вкусе. Либерти бы смутилась, если бы была чуть более стеснительной особой. Но, нет. В ее случае вредность родилась определенно раньше всего остального. Вот и сейчас, вместо того, чтобы поблагодарить за проделанную работу, за заботу, за нравоучения, да за рекомендации, попрощаться и уйти, она неожиданно выдает следующее, — чаще гулять, значит. А что, доктор Кокберн, может составите мне компанию в этих прогулках? Что скажешь, Питер? — ну вот, опять. Опять она ко всем чертям послала приличия, вежливость. Так легко перешла на "ты", даже когда не предлагали. Быть может решила, что так ей удастся смутить врача и он постарается быстрее от нее избавиться? Забыв, скажем, выписать ей направление к лечащему врачу, к которому Либ все равно не собирается. Даже если Донован завтра будет орать так, что стены затрясутся. Она не боится командира. И увольнения тоже не боится. Пожалуй, в этой жизни Либерти боится только скуки. — Заодно поведаешь мне о технике безопасности. Снова. Если, конечно, не надоело еще!